Сила сопряжения

— Думаю, образование и есть точка, в которой общество начинает перезагружаться. Но его состояние, безусловно, надо учитывать при конструировании изменений. Если мы вспомним эксперимент по перезагрузке элиты, которую совершил Петр I, то она сработала. Но есть и другой исторический пример: то, что сделал уже Александр I, когда создал Царскосельский лицей, а затем новая элита вышла на Дворцовую площадь.

Мы помним, что, когда «сломался» Советский Союз, система образования продолжала производить физиков. И у них было два пути: либо торговать на рынке чайниками, либо ехать на Запад и там строить карьеру. Конечно, образование зависит от ситуации в стране: если по каким-то причинам общество движется в одну сторону, а система образования в другую, то этот разрыв будет действительно виден. Но в то же время если мы не попытаемся создавать образовательные программы, которые будут готовить людей под меняющуюся экономику — экономику стартапов, экономику знаний и т. д., то она у нас и не возникнет.

Есть и третья сторона, я более радикально смотрю: кто сказал, что эта экономика является тем, что мы хотим? Мир ведь штука пластичная, и правила можно менять. Есть роль, при которой система образования создает в себе инкубаторы отработки будущего. Куда сегодня в мире эволюционируют университеты? Если раньше они были местом подготовки людей для научно-исследовательской сферы и управленческой элиты, то сейчас они превращаются в площадки новых технологий, практик, не только, кстати, стартапов, но и новой культуры, новых социальных отношений. Крупные университеты — голландские, калифорнийские, Бостонского кластера — все больше воспринимают себя как инкубаторы команд, меняющих мир, и все меньше смотрят на себя как на систему подготовки.

Надо не говорить студентам, куда им двигаться, а у них спрашивать: куда теперь должен идти мир? Сейчас жизненно необходимо позволять вызревать во многих местах новой модели общества.

— Мир находится в масштабном кризисе. Это кризис сложности, ведь мы не понимаем, как справляться со всеми этими технологиями, как будем жить в XXI веке по мере того, как роботы и софт будут забирать у нас все больше работы. Нам предстоит создать какой-то совсем другой тип занятости.

Но есть и другой глобальный и жизненно важный для общества вопрос, связанный с перестройкой наших отношений с природой. Потому что, по всем прогнозам, если мы не поменяем модель общества и не сделаем его экологически ориентированным, то конец цивилизации уже виден, это не более чем конец нынешнего века. Мы убьем не только себя, но и все живое. У нас не так много времени для изменения модели своего действия. Поэтому образование должно начинать играть совершенно другую роль и становиться лабораторией будущего. Надо начинать с тех 5–10 процентов вузов и школ, которые готовы к такой перезагрузке. Остальные будут смотреть на них и где-то следовать.

— В свое время так же создавалась и нынешняя система. Образование в России долго входило в прерогативу церкви и семьи. И лишь в XIX веке образование стало светским и более массовым. Естественно, это не происходило сразу. Появлялись отдельные университеты — в Петербурге, Москве, Казани, появлялись удачные гимназии. Потом вокруг них складывались второй и третий эшелоны нового образования — с постановкой мышления, с ознакомлением со всем богатством мировой культуры. И к концу XIX века мы по некоторым направлениям стали одними из самых продвинутых. Например, у нас была выстроена система инженерной подготовки, по образцу которой впоследствии был создан Массачусетский технологический институт (MIT).

И ту же великую советскую науку создали именно те, кто в конце XIX — начале XX века получал качественное фундаментальное образование в гимназиях, а затем попадал к хорошим профессорам в университетах. Они и их ученики. То есть можно за век сделать из по сути аграрной страны, куда всех ученых завозили (Ломоносов потому и великий, что был один на двести немцев), страну с актуальной экономикой. Думаю, и сейчас можно перезагрузиться, сейчас скорости другие, значит, можно и быстрее.

— У нас есть тысячелетний культурный слой, есть мощная основа. Но надо реалистично понимать, где мы находимся. Есть попытки восстановить систему подготовки и развитие научно-исследовательской мысли, и они даже начинают давать плоды. Но мы супер недооцениваем степень своего отставания. Советская передовая образовательная система и наука закончились. Было 25 лет полного отсутствия заказа, теперь заказ начал появляться, но он очень-очень слабый…

— И специфический. Если бы Россия не двинулась в сторону изоляции, то сейчас, именно в эти годы стали вырастать национальные компании, которые стали предлагать востребованные технологии, играть на глобальных рынках. Они теоретически могли бы стать мотором заказа на экономику знаний. Но это совсем не происки врагов, что в рейтингах университетов у России нет ни одного, который был бы в сотне. И тот, который входит в двести, это по старой памяти, по старым цитированиям, а не благодаря новым разработкам. Это означает, что мы не можем рассчитывать на сильное срезание, на движение по диагонали.

— Нет ни одной страны в мире за последние двести лет, которой изоляция пошла бы на пользу. Она может дать эффект короткой мобилизации, но стратегически это очень травмирующая вещь. Люди, которые идут на тему санкций, об этом знают.

— Сразу скажу, мы не можем стать тем, чем был СССР — лидерами по всем направлениям. Об этом надо забыть. Китай может, у них полтора миллиарда человек. Есть расчеты у Петра Щедровицкого об основных показателях на этом уровне сложности знаниевой экономики. Страны или регионы с населением от миллиарда и более — это минимальный размер экономики, которая может быть замкнута на саму себя. СССР со всеми своими сателлитами мог бы в такую игру играть, Россия — точно нет.

Значит, у нас должна быть специализация, надо найти зону, где мы могли бы быть первыми. Мы можем быть больше похожи по своей модели на условную Великобританию, Канаду, Германию. У нас могут быть мощные центры по каким-то направлениям. Мы точно не переиграем немцев в системности или азиатов в дотошности. Но у нас есть и своя системность, потому что наука наша имеет немецкие корни, есть своя азиатская хитринка, и т. д. Надо найти свой путь. Можно было бы развернуться в сторону поиска новых образов жизни, в сопряжение технологического и социального. Можно реализовать себя в концепции нового отношения с природой. Наше культурное многообразие, обширная география подталкивают двигаться в этом направлении. Мы можем быть решателями мировых проблем в плане питьевой воды, продуктов питания...

Но для этого мы должны быть в диалоге, надо начинать видеть себя через зеркало отношений с остальным миром. Все новые модели, которые будут построены на экономике знаний, на интеллекте, на производстве наукоемкого продукта, требуют кооперации. Например, производится большая машина, и в ней за вами компоненты, пусть будет коробка передач. Вы должны сделать так, чтобы она со всем остальным сопрягалась. Значит, вы должны находиться в высокой степени доверия у большой корпорации. Если она с вами подписывается, то должна быть уверена, что в ближайшие годы вы обеспечите ей поставку этих коробок с обслуживанием и т. д. Для этого она должна быть уверена в вашей экономической надежности и в политической стабильности.

С Россией сейчас очень трудно договариваться, потому что мы крайне непредсказуемы.

— Десять лет назад меня судьба привела в сферу образования. Именно здесь наиболее востребована тема, связанная с мышлением о будущем, без которого, на мой взгляд, наше общество обречено. С другой стороны, оказалось, что в образовании эта тема меньше всего проработана. В 2008 году практически не было работ, отвечающих на вопросы, какое образование нам надо строить, что будет через 10, 15, 20 лет. Я сам начал делать работы на темы компетенций будущего, нашел похожих на меня людей. Мы впервые использовали методику форсайтов и тогда же сделали первый форсайт в образовании.

Мой коллега и товарищ Дмитрий Песков тогда был приглашен в Агентство стратегических инициатив в направление «Молодые профессионалы», и наше общее видение, видение сообщества инноваторов в образовании мы перенесли туда. Можно было выбирать из существующих те инициативы, которые больше играют в сценарий будущего.

В какой-то момент мы поняли, что в России мы поговорили со всеми, с кем можно, и определились. Но мы не до конца понимали, куда движется мир. Мы создали инициативу Global Education Futures (GEF) для того, чтобы войти в контакт с теми, кто создает глобальные платформы, кто создает разные форматы коллективного образования. Мы решили изучить этот ландшафт и собрать уточненную картину. Между осенью 2014-го и серединой 2017 года я с командой проводил очень много сессий по миру в разных местах. Но неполнота и неточность нашей первоначальной картины стали ясны уже после первых сессий. Ее пришлось очень сильно развернуть.

Последние полтора года мы ищем точки, где можно было бы системно прорастить наше видение на уровне, сомасштабном вызовам. Очень важно не породить это видение из своей головы, а из сообществ, которые буквально щупают это будущее. Имея за плечами опыт АСИ, такого лидера изменений, готового брать повестку развития, мы задумались, кто мог бы в мире играть роль подобного «агентства»? И мы, в частности, стали сооснователями большого альянса Global Change Leaders (Глобальные лидеры изменений), в который входят крупные системные игроки, такие как Организация экономического сотрудничества и развития, Ashoka Foundation (крупнейшее сообщество социальных предпринимателей в 95 странах). Задача альянса — трансформировать образовательные экосистемы, чтобы за десять лет целое поколение — миллиард молодых людей! — получило такие образовательные опыты, которые покажут, как менять мир к лучшему.

Ну а вообще, в мире это пространство совсем не так «застроено», «вертикали власти» или «мирового правительства» нет, ООН эту роль не играет. Это создает и свои ограничения — нельзя продвигать новые идеи быстрее, чем люди будут воспринимать их сами и «примерять» на свои регионы. Но и свои возможности колоссальны.

— Действительно, практически нет проектов, которые работают с образом образования будущего за пределами периметра Северной Америки и Западной Европы. Все, что мы читаем в прессе, рождено в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Сан-Франциско. Китаю из Пекина, Индии из Дели это не удалось, притом что ресурсов у них больше. Мы же интегрировались в значительную часть дискуссий и диалогов с международными организациями, которые двигают эту повестку. Далеко не всегда это делалось при поддержке государства. Скорее, обходными путями. Мы специально позиционировали себя как независимую организацию, на площадке которой можно обсуждать повестку, которой нет даже на Всемирном экономическом форуме. Мы стараемся предложить что-то альтернативное, хотя многие вещи будут совпадать.

Когда я только собирал первый консультационный совет, один очень уважаемый коллега, известный психолог из Чили Клаудио Наранхо сказал мне: «А где русская революция? Почему вы очень конвенционально рассуждаете? Попробуйте внести что-то такое свеженькое». Стараемся следовать этому совету.

И наши коллеги уже в процессе совместной работы вдруг понимают, что русские нормальные, интересные, у них там что-то происходит, что мыслят они продвинуто, много экспериментируют и делают потрясающие вещи. Теперь нам важно показать, что Россия не только продвинута, но ей есть и что предложить.

Еще одна задача GEF — показать миру сообщество образовательных инноваторов из России. Это группы, образовавшиеся вокруг АСИ и форсайта образования. Например, ребята, которые делают университет 20.35, есть темы образовательных экосистем — Михаил Кожаринов, питерская группа «Институт широкополосного образования», есть кружковое движение «Национальной технологической инициативы», Павел Рабинович с «Космической одиссеей», Виктор Пронькин с JuniorSkills, проект «Сириус» очень живой. У нас много тех, кто занимается игропедагогикой, социальной реабилитацией. В общем, есть множество проектов, заслуживающих внимания и продвижения в мире.

К примеру, мы совсем недавно в России были соорганизаторами встречи «Глобального партнерства образовательных лидеров», GELP. И, видимо, впервые в истории современной России была ситуация, когда лидеры российского и мирового образования поговорили на равных, собрали вместе смыслы, которые теперь через партнерство выходят в мир и будут его менять. Лидеры из 12 стран, которые сюда приехали, были шокированы — насколько здесь развитое и продвинутое сообщество.

— Я считаю, что сейчас очень интересное время, мы находимся в начале очень большой перезагрузки в образовании, дети через 15–20 лет точно будут учиться в совершенно другой логике. Все понятно про Интернет, который продолжает развиваться. Подростки берут авторитетное для себя знание уже не в школе, а в YouTube. И многие взрослые делают то же самое. Обучение по ситуации становится привычным. Или вдруг в летнем лагере человек открывает для себя больше, чем за 11 лет учебы в школе. Зачем нам такая школа? Раньше это можно было оправдать какой-то социальной целесообразностью, сейчас это контрпродуктивно. Всей этой системой управляют люди, которым за 60 лет, в какой-то момент у них энергия закончится. В этот момент что-то начнет меняться. Это вопрос реально считаных лет — в России и в мире.

— Здесь есть два слоя. Если смотреть на экономику знаний и роль в ней образовательных систем, то да, мы отстали на 20–30 лет. Если же говорить про новую реальность: переход к замкнутой экономике, или к регенеративной, экономике разделяемых ресурсов — подлинной экономике устойчивого развития, которая будет более уважительно относиться и к людям, и к природе, то все примерно в одной стартовой позиции. И это не утопия! Экономика как игра в сегодняшнем виде была придумана буквально столетия назад, а десятки, если не сотни тысяч лет люди жили совершенно в другом режиме. Эти естественные протоколы уважительности к среде у нас практически биологически прошиты. Мы можем к ним вернуться!

Частью этой истории является то, что образование должно продолжаться всю жизнь, должно быть межпоколенческим, должно быть построено вокруг не только передачи знаний, а вокруг совместного создания знаний, совместного творчества, решения проблем. В хороших продвинутых школах это существует.

Есть множество проектов, которые пытаются сдвинуть систему в одиночку. Мол, сейчас я создам мобильное приложение, и вы будете учиться по-другому — так не работает. Задача заключается в том, чтобы начинать сопрягать одно со вторым, третьим, сотым. Этот процесс сопряжения — самая трудоемкая работа, и здесь очень важна роль этих сопрягающих команд, «ткачей» и «садовников». Мир слишком сложен, чтобы пытаться его полностью спрограммировать, описать как машину. Он — живая и развивающаяся система. И в нее нам нужно каким-то хитрым образом делать интервенции. Отношение со всем пространством, как с живым, требует другого способа мышления. Он должен быть экоориентированным.

Образование не может быть специальным актом, отделенным от жизни. Мышление не формируется, когда человек прочитал книжку, а в деятельности и во взаимодействии. Весь город может становиться образовательной системой, в которой люди будут учиться в течение всей жизни. Все эти блокчейны нам нужны как подложка, чтобы обеспечить человеку комфортное бесшовное перемещение по образовательной траектории. Когда информационные системы начинают поддерживать наше естественное движение через жизнь, позволяя нам развивать себя в интересах себя и сообщества, вот это и есть некий вектор, куда мы идем.

Здесь как никогда важна роль интеграторов, тех, кто будет играть друг с другом на соединение, на сопряжение. На мой взгляд, такие команды начинают возникать. Это новое явление, раньше такого не было.

— В России мы начинаем экспериментировать с несколькими региональными командами, которые чувствуют свою готовность к созданию экосистемы в значительном масштабе — целого города либо его части. Сейчас это, в частности, Санкт-Петербург, Иркутск и Обнинск. Разные философии, но везде есть идея — это главное.

Обнинск — это наукоград, в котором есть мощный федеральный университет МИФИ, есть инновационный кластер, есть несколько проектов национального масштаба по выращиванию талантов. Они делают акцент на выращивание ученых-предпринимателей. Здесь весь город может объединиться в систему непрерывного образования.

В Санкт-Петербурге похожая история. На Петроградской стороне на основе технопарка холдинга «Ленполиграфмаш» сложился инновационный кластер, где в том числе сидят несколько продвинутых проектов: Школьная лига «Роснано», школа «Апельсин» Димы Зицера. Здесь проводят хакатоны все питерские университеты. Они становятся площадкой выращивания технологических предпринимателей и специалистов, которые вместе могут рождать стартапы, экономику будущего. Сама Петроградка может превратиться в полигон применения этих технологий. Например, здесь же можно создать «умную» систему энергообеспечения и сразу увидеть, как сократились издержки. Это и есть оптимальные процессы инновационной экономики, она тут же тестирует, видит эффект и делает это не для абстрактного клиента.

В Иркутске немного иначе. Они ищут себя, там тоже есть определенные предпосылки для появления образовательного кластера. Есть несколько крепких университетов, сейчас начнет возводиться «Умная школа» под руководством Марка Сартана. Главное, что они хотят привлечь несколько сильных российских и международных проектов, связанных с образованием в сфере культуры. Цель: создание полноценного кластера культурного образования, тесно связанного с местными духовными традициями, которые там есть. Иркутск — уникальное пространство, здесь звучит диалог трех культур: православной, буддийской и традиционной — тенгрианство, шаманизм. Это редкий пример мирного сосуществования и содружества нескольких диаспор. Здесь соберется некий кластер выращивания арт-предпринимателей и арт-команд, которые будут реализовываться в кино, новых медиа, изобразительном и ювелирном искусстве, архитектуре. Здесь готовы создать кампусы несколько московских университетов.

— Для меня и Global Education Futures в первую очередь важны не отдельные проекты, пусть и самые передовые, это ничего не поменяет. Единственное, что может принести серьезные изменения, это целостные сборки. Я и мои коллеги как раз сейчас учимся их делать — через Global Change Leaders, через взаимодействие с коллегами из разных стран, входящих в нашу сеть (в Аргентине, Канаде, на Кипре, в Голландии). Во многих местах в мире происходит подобное движение. Назову два примера. Я являюсь профессором Буэнос-Айресского технологического института, это ведущий латиноамериканский аналог MIT. Это другая сторона мира, но там люди тоже готовы к эксперименту. В Лионе запускается новая парадигма развития: «Город, который учится». Президент метрополии Лиона подписал нашу пятилетнюю программу трансформации города с последующим сопровождением. У нас есть международные образовательные программы, акселератор территории развития, который начинает сопровождать.

— Выращивание экосистем — первый важный для меня вектор. А второй — это то, что мы сейчас пытаемся прокачать стартапы. Вместе с нашими давними партнерами Global Venture Alliance (GVA) мы запускаем большой акселератор EdTech. Но и здесь я вижу его стратегически успешным только в том случае, если его проекты будут не разрозненны, а станут играть на некое общее экосистемное видение.